Умберто Эко. Vertigo. Круговорот образов, понятий, предметов

Увидела у  Мюмла тут
Умберто Эко: "Кто знаком с моими романами, знает, что они изобилуют списками. Тому есть два объяснения, и оба связаны с научными увлечениями моей юности – это определенные средневековые тексты и многое в творчестве Джеймса Джойса (впрочем, не стоит упускать из виду влияние ритуалов и текстов Средневековья на формирование молодого Джойса). Конечно, от литаний до перечня всего, что лежит в ящике кухонного стола Леопольда Блума (в предпоследней главе Улисса), прошло немало столетий, и еще больше веков отделяют средневековые списки от эталона всех списков – перечня кораблей в Илиаде Гомера, с которого и начинается эта книга.
читать дальше
У Гомера также присутствует и другая модель описания – упорядоченная, отвечающая критериям гармоничной завершенности и замкнутости. Это щит Ахилла. Выходит, что Гомер переходит из одной крайности в другую: от поэтики «все включено» до поэтики «и так далее».

Я помнил и эти беспорядочные списки, и эти упорядочные перечни, но никогда не брался за каталогизацию бесчисленных случаев возникновения списков в истории литературы (от Гомера до Джойса и современных авторов), хотя с самого начала на ум приходили имена Перека и Превера, Уитмена и Борхеса. Охота за списками увлекла меня необычайно, результат оказался упоительным, и теперь я уверен, что меня завалят письмами с вопросами, почему в книгу не попал тот или иной автор. Ответ: во-первых, я не вездесущ, и множество текстов, где присутствуют списки, мне попросту незнакомы, а во-вторых, если бы я захотел включить в антологию все списки, попадавшиеся мне за время работы, эта книга разрослась бы до тысячи страниц, если не больше.

Вдобавок надо было определить, что такое фигуративный список. Те немногие книги, что посвящены поэтике списка, предусмотрительно ограничиваются списками вербальными: ведь не так-то просто объяснить, как картина может предлагать взору определенные вещи и одновременно подразумевать некое «и так далее», словно границы рамы вынуждают художника умолчать о том беспредельном, что в эти рамки не вместилось. Я наметил себе цель показать определенные вещи – как в Лувре, так и в этой книге, примыкающей к ранее опубликованным Истории Красоты и Истории Уродства. В связи с этим возникла необходимость поиска визуальных секвенций, что гораздо сложнее, чем проиллюстрировать красоту или уродство. ...

Коллекционирование списков оказалось делом невероятно захватывающим, причем восторг вызван не столько материалами, вошедшими в книгу, сколько всем тем, что осталось за рамками. В общем, теперь перед вами книга, неотвратимо подразумевающая в конце и так далее."