«Пруст еще пользовался языком дружбы, в которую давно уже не верил. Горе человеку, не отделяющему нежность от желания! Горе сердцу, не способному нежно любить другое сердце, не задевая и не раня при этом плоти! Слова, которые он еще употреблял, уже не согласовывались с его внутренней опустошенностью, внутренним распадом. Дружеские формулы существовали сами по себе на его губах, сухих от чудовищной, неутолимой жажды».
читать дальше
Мориак противопоставляет людей, способных испытывать нежность, привязанность, не связанную с желанием, и тех, у кого физическое влечение пронизывает даже дружеские чувства. Пруст, по Мориаку, именно такой человек, человек, ставший таким постепенно (нельзя же забыть о его любви к родным и о дружеских привязанностях детства и юности).
Не хочу, чтобы из-за такой цитаты кто-то подумал, что Франсуа Мориак не любил Пруста. В той статье, которую я цитирую, он говорит о гениальности этого писателя, «равного которому по проникновенности нет и не было ни в одной литературе», о том, что это был «литератор в высшем и крайнем проявлении», отрекшийся от всего в жизни, ради того, чтобы дописать свой роман.
В письме к Мориаку, который познакомился с ним в 1918 году, Пруст (называя его «дорогой и обожаемый друг» и вообще «часто пользуясь языком дружбы») пишет: "я благословляю Вас за то, что Вы оживили подробности... вечера, когда Вы так любезно согласились заглянуть в комнатку, которую я делил с моим единственным Х., теперь уже уехавшим в далекую страну". Мориак поясняет, что смертельно больной Пруст сам нашел этому своему возлюбленному место в Америке, чтобы остаться одному и, пока не закончилась жизнь, попытаться закончить работу над книгой.
«Представляете ли вы одиночку, который непрестанно, до самой смерти ведет борьбу с волнами воспоминаний, этого немощного Геракла, то пытающегося остановить прилив времени, то позволяющему отливу нести себя?...Отважимся ли мы пойти до конца в рассказе о том, какие мысли обуревали нас рядом с покойным великим человеком? (Следовало бы сказать, рядом с великим молодым человеком, потому что на смертном ложе он выглядел не на пятьдесят, а разве что на тридцать лет, словно время не посмело коснуться того, кто его обуздал и покорил.)»
Мориак, глубоко верующий человек, жалел о том, что в мире Пруста нет бога, а герои поздних романов цикла одержимы сексуальностью. Это он объяснял тем, что «мир романа загрязнен больным сознанием его создателя». Мориак тут имеет в виду не только гомосексуальность, но и мазохизм Пруста, и его поглощенность вопросами секса, которая становилась все сильнее по мере того, как болезнь исключала физическую любовь из жизни писателя.В то же время, мне кажется, и к этим особенностям сознания Пруста можно отнести слова, написанные Мориаком об астме, изолировавшей Пруста от мира: «если художник болен, то его творение вступает в заговор с болезнью и использует ее в своих целях».
Я цитировала статью «В направлении Пруста» по изданию Ф.Мориак "He покоряться ночи... Художественная публицистика", М. 1986.
Скачать сборник можно
тут.